Книга Я – дочь врага народа - Таисья Пьянкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что я – зассыха…
Она привыкла носить срамные бирки…
– Об этом тоже сообщили… – легко признаётся Аркаша.
Откровение звучит так просто, будто речь идёт о старых тапочках. И далее Аркашины слова плывут безо всякой ряби:
– Братишка у меня – умница… Я с ним уже поговорил… Насчёт тебя…
– Не бойся. Не пошлёт к урологу. Обещает поговорить, и только… Одной беседы, говорит, достаточно…
– Такая неудача бывает часто связана с нервами…
– Партию сдадим – сходи к нему. Хорошо?..
Лиза молчит. Лиза смотрит на приборы слишком внимательно – так проще медленно кивнуть… В ответ Аркаша облегчённо вздыхает, будто завершил наконец тяжёлую работу.
– Вот и славно!
К полуночи сообщается, что партия изделий принята! Все вместе устраиваются поужинать. Со всеми и военпред – Рабинович Илья Александрович.
На дворе – июль пятьдесят третьего года, а в памяти – не кончается война, хотя из её участников, среди собравшихся, только он – большеглазый красавец майор.
За ужином узнаётся:
Илья Рабинович – бывший лейтенант-артиллерист, контуженным попадает в плен. Весёлый комендант фашистского лагеря решает позабавиться над беспомощным евреем. Он организует ему «побег», чтобы поймать и наказать! Затем позволяет подлечить. Опять – побег, опять ловля… Следы трёх поимок щедро прописаны по всему торсу полуобнажённого, по просьбе слушателей, майора. Тридцать семь рубцов, оставленных остриём ножа, насчитывает Лиза. А речь идёт о пятидесяти двух!..
После долгого застолья, на рассвете, отпуская Лизу домой, Аркаша напоминает:
– Сегодня отдыхай, а завтра… Зиновий Абрамович будет ждать… После обеда…
Стоило только отворить дверь кабинета, как Зиновий Абрамович восклицает:
– Лизавета? Быстрикова? Кашка вчера звонил… Знаю, знаю – стихи твои в газете читал. А ты слышала – в клубе Клары Цеткин… Да ты присаживайся… В клубе есть литературное объединение? «Молодость» называется. Не слышала?! Узнай! По пятницам, по-моему, занимаются. Поэту непременно нужна аудитория… Они иной раз выступают и в клубах, и у студентов… Приходилось слушать… Друзей там обретёшь! Друзья по интересам – надёжная, кстати, штука! Не то что общежитие… Тут что? Тут – скопище! Тебе его уже хватило… А в объединении – дружина! А я о тебе всё уже знаю… Даже позавидовал: как можно выстоять!.. Ко всему ещё и стихи писать!
Он разводит руками, спрашивает:
– Писать-то, поди-ка, негде? – и размышляет вслух. – Надо что-то придумать…
Думает минуту и опять спрашивает:
– У уролога была? Нет? – удивляется Лизиному неведенью. – Кто такой уролог?! – И отмахивается: – Да Бог с ним, с урологом! Тебе он незачем… Скажи, тревога у тебя перед сном бывает? М-м-да! Часто просыпаешься ночами?.. Людей сторонишься? М-м-да… Всё понятно… Хорошо… Отлично!.. И ступай себе… Домой, куда ещё!.. А мы тут подумаем, порешаем…
Лиза идёт к двери. Доктор удерживает её советом:
– Ты в клуб-то, в Клару Цеткин, непременно сходи! Непременно! Стихи у тебя далеко не дурные… Поэту необходима аудитория…
Так толком ничего и не поняв: кто такой уролог? какому поэту нужна аудитория? кто что порешает? – Лиза мается этими вопросами до ночи.
Утром, по дороге на работу, её догоняет секретарь начальника цеха – Наталья. Явно зная подкладку сообщения, говорит с улыбкою:
– Леонид Андреевич вечером просил, чтобы ты сегодня, до пятиминутки – сразу к нему!..
Наталья – не молодая, не старая; но доброты в ней – на все времена. Поэтому Лиза ответно улыбается.
В кабинете – Леонид Андреевич и Аркаша. Оба сияют. Лиза не может понять, чья радость ей больше нравится, потому смущена.
Долго её не томят: оба, почти в голос, сообщают, что директор завода согласился выделить ей в деревянном заводском доме оборудованную под жильё бывшую ванную комнату (с кроватью, постелью и тумбочкой).
После оказалось, что в каморке мог бы поместиться ещё и стул, но попросить о том Лиза не осмелилась.
В тот же день общежитие наполняется ропотом зависти и недоумения:
– Вот тебе и ссыкуха!..
– Когда успела?
– Неужели с Аркашкой?!
– Ну, не с Леонидом же Андреевичем…
– А, ч-чёрт! – узнавши новость, взвивается комсорг Борис Владимиров. – Ничего не понимаю!..
На этот раз он прав, потому как «понимать» поздно, да и не в его праве что-то изменить…
Лизою жильё в деревянном доме – полтора метра на два – занято вот уж как целая неделя. Этаж первый. Окно нормальное – большое. Открывается в проход меж домов…
На дворе июльский вечер. Оконными занавесками играет ветришко.
Лиза читает, лёжа на кровати. Перед нею так шумит океан, в котором орудует Синдбад-мореход, что шорох за окном её не настораживает.
В сентябре ей стукнет девятнадцать, но она всё ещё живёт фантазиями. Победная чистота сказок обнадёживает её: верится, что в мире торжествует справедливость! Собственное враньё у неё чревато ловушками. Зато, как битая собака, она чует глубину чужого подвоха. Потому всегда начеку.
Однако на этот раз шёпот из окна слышится ею не сразу.
– Хозяюшка-а! – повторяет оконное нетерпение.
Лиза видит на подоконнике ухоженную мужскую голову.
– Ну! – спрашивает она. – Чё надо?
– В гости меня не пригласишь?
– С какой стати?!
– Нравишься ты мне, – зыркая краями глаз по сторонам, врёт Голова.
– И давно? – лживо удивляется Лиза.
Ей забавно, что Голова не слышит в её голосе издёвки: может, блудлива, может, скудоумна? Отвечает шёпотом:
– Да как увидел…
– А когда увидел-то?
– Порядошно! – пытается Голова определить срок возникших в ней желаний.
Но срок не успевает определиться. Голова вдруг падает с подоконника. Лиза выглядывает наружу; но ей удаётся увидеть лишь примятую под окном траву…
Минуту спустя перед нею опять шумит океан.
Через пару дней, вечером, Голова снова ложится на подоконник и начинает выяснять:
– Надеюсь, тут обо мне не забыли?
– А то как же! – отвечает Лиза.
– Может, встретимся? Через часок…
Куда нужно Лизе явиться «через часок», Голове опять не удаётся прояснить.
Лиза спешит выглянуть в окошко, но видит только светлую полу пиджака, упорхнувшую за угол дома. Зато из-за другого угла – выплывает каменная старуха…
Лиза узнаёт её…
